Город старый, а я молодая-2

Оказывается, в середине прошлого века в Коврове была своя "Хитровка", а также знаменитый "Чапок" - приют безногих фронтовиков и нищих. А еще - в окружение цветочных клумб красовался огромный памятник Сталину. Где именно? Об этом вы узнаете из новой "серии" воспоминаний писательницы Маргариты Лосевской.

Продолжение. Начало опубликовано 12 августа.

В период моей работы секретарём в суд приходили и участвовали при рассмотрении дел адвокаты Садков, Уваров С.И., Гоухберг А.С., Гольденберг А.Б., Плоткин А.С. Двое последних станут значимыми для меня. Абрам Семёнович Плоткин - полный, медлительный, спокойный, сдержанный. Внимательные, умные голубые глаза. Лицо, озарённое добротой. Сейчас я бы сказала: благостное. Участвуя в судебных заседаниях, он не устраивал «ристалищ» ни с судьёй, ни с прокурором, не воевал открыто и агрессивно за подопечного, не вносил раздражение и смуту в процесс. Сдержанно, спокойно повествовал об обстоятельствах дела, о судьбе человека, хоть и виновного, но достойного снисхождения. Умело трактовал закон. Своим обликом, манерами и речью он смягчал и умиротворял холодную, жёсткую обстановку судебного заседания. Это приносило хорошие результаты для защиты. В то время ему было всего 33 года. Но мне он казался очень солидным, пожилым человеком.

Мои родители иногда ходили в городской театр на премьеры пьес, в том числе и по произведениям А.С. Плоткина. Мама надевала васильковое платье тяжелого шёлка с длинным рукавом на манжете, с остроугольным вырезом на груди. Отец - серый костюм. Я помню, что они обсуждали пьесу «Дело Рагозина» как интересную, житейски достоверную. Я не бывала в театре. Зубрила к вступительным экзаменам. Летом каталась на велосипеде. Зимой ходила на каток, гоняла на беговых коньках «О.З.» (особой закалки).

Адвокат Александр Борисович Гольденберг - москвич, выпускник МГУ (юридического факультета Московского Государственного Университета). Его выступления в суде привлекали моё внимание. Безупречно грамотная речь, всё чётко, кратко, по существу. Общая эрудиция, логика, прекрасное знание закона. Александр Борисович не фронтовик, но у него ампутированы кисти обеих рук. Результат ДТП в юности. Пользовался резиновыми протезами. Этими резиновыми руками одевался, обедал, носил портфель, застёгивал его, расстёгивал, перелистывал страницы судебных томов, писал. Пальто у него было не на пуговицах, а на крючках. Для листания страниц он употреблял особую резинку.

В 1956-57 годах автобусы по городу практически не ходили. Я добиралась до суда пешком. Суд располагался на улице Базарной (ныне Першутова, здание Пик-Инвест). По экскаваторному посёлку я шла мимо школы №7, мимо самого большого и высокого, 4-х этажного жёлтого 9-го дома, по улице Большой 9 Января (ныне Лопатина), состоящей из деревянных, одноэтажных домиков, мимо Октябрьского рынка. Напротив рынка с его деревянными сарайчиками-павильонами располагался сколоченный из досок магазин с пивнушкой, прозванной «Чапком». Здесь собирались нищие, фронтовики-калеки, безрукие, безногие.

Те, у которых ноги ампутированы под самое основание, передвигались на самодельных каталках, досках с маленькими колёсиками, помогая себе руками, вооружёнными палками, или, переставляя по земле ладони, вдетые в ушки маленьких дощечек. Другие, у которых ноги ампутированы ниже колен, ползали на коленях, обвязанных лоскутами автомобильных шин. Все они просили милостыню, положив шапки на землю. Здесь же засыпали, если удавалось собрать на выпивку. Мимо сновали равнодушные люди, не обращая никакого внимания на этих героев войны, брезгливо обходя их тела, валяющиеся на земле, как отбросы, мусор.

Мой путь лежал мимо новенького здания клуба имени В.И. Ленина, совсем недавно ставшего колоннадным. Мимо полуразрушенной, обезглавленной церкви Феодоровской Богородицы, названия которой тогда я не знала. Так далеки мы были от религии. По зыбкому деревянному железнодорожному мосту, который начинался за церковью, идти следовало осторожно: то тут, то там зияли дыры. Мост приводил меня на площадь «Хитровку», «Хитрого рынка», она же «Привокзальная». Здесь, недалеко от бывшего здания автовокзала возвышается памятник И.В. Сталину. На высоком пьедестале, в полный рост, в белом кителе с маршальскими погонами, в белой фуражке улыбающийся вождь смотрит в даль. У подножия постамента - яркие цветочные клумбы. На этой же площади - стоянка малочисленных городских машин-такси. Бывало, дверца одной из них открывалась, выходил высокий, широкоплечий, смуглый водитель и кричал мне:

- Садись, подвезу!

Я махала ему рукой в знак приветствия и отказывалась:

- Не надо, добегу сама!

Это дядя Лёша, мамин брат. Ему 31 год. В 18 лет, в 43-м, был призван в армию. Благодаря гвардейскому сложению и росту, попал в Кремлёвские курсанты. И не надо бы ничего лучшего! Но он, вольный сын сельских просторов, тяготился жёсткой дисциплиной. Попросился на фронт. Воевал на Ленинградском. Попал в окружение. Варил и ел сыромятные ремни, чтобы не умереть с голоду. Благополучно вырвался. Участвовал в боевых действиях. Награждён Орденом «Красной Звезды» и медалями. Возвратившись по окончании войны, стал «зэком». В этом качестве строил Волго-Донской канал. Потом, до пенсии, работал таксистом. По иронии судьбы жил в городе Коврове на улице Волго-Донской. На повторяющиеся вопросы жены, Ирины Георгиевны,:

- За что же ты сидел?

Отвечал, прищурив зеленовато-карие глаза и улыбаясь:

- Ограбил банк.

Мне очень нравилось ходить пешком. Вот памятник В.А. Дегтярёву. За его спиной - бульвар, самое красивое место в городе. Здесь много цветов. За клумбами тщательно ухаживают, старательно поливают. Тополя создают приятную светотень. По вечерам, в выходные и праздничные дни по бульвару гуляют приодевшиеся горожане под звуки музыки из парка КЭЗ. Замедляю шаги, любуюсь цветами. В лучах солнца на лепестках и листьях сверкают бриллиантами капельки воды от утреннего полива. Вдыхаю аромат тополей. 

Мой взгляд притягивает большая стеклянная витрина единственного в городе гастронома. Оттуда мне улыбается жизнерадостный, толстый, румяный поросёнок в белом поварском колпаке, белом фартуке, с подносом, на котором горка банок красной и чёрной икры. Вокруг, по всему полю витрины, развешаны колбасы и окорока. В нашем домашнем рационе нет ни колбас, ни окороков, ни тем более икры. Картофельное пюре с квашеной капусткой или солёными огурцами, гречневая каша. Первое мама варит с огромными копчёными костями. Их разрубают перед варкой топориком.

Слева по ходу моего движения - драмтеатр, а рядом - магазин спорттоваров, где работает моя мама. Магазин ещё закрыт. Я хожу на работу к девяти часам, а она к десяти.

На правой стороне улицы Абельмана - здание милиции, у которого иногда встречаю другого маминого брата, дядю Славу. Я называю его Витя, как в доме бабушки. Он не был в пекле войны по малолетству. Ему 28 лет. На нём - милицейская форма. Он служит в ГАИ. Всегда куда-то спешит, на ходу засовывая бумаги в планшетку. Изредка приходит в суд в качестве автоэксперта. Мы обмениваемся новостями и разбегаемся в разные стороны.

- Заходи к нам! - кричу ему вслед.

- Загляну в воскресенье! - уже издалека доносится его голос. И он садится за руль мотоцикла с коляской.

Приближаясь к углу улиц Абельмана и Правды, вижу самый яркий, жизнерадостный, призывный объект городской цивилизации: широкий голубой зонт, а под ним - единственную в городе мороженщицу. Величественная, толстая, темнокудрая, с лоснящимися розовыми щеками, ярко накрашенными губами, в перчатках без пальцев, ногти в облезлом красном лаке. На ней белый халат и накрахмаленная белая «корона». Снежная Королева! Моя зарплата - 35 рублей в месяц. Иногда покупаю эскимо на палочке или пломбир.

Миновав этот вожделенный остров, эту скульптурную композицию, сворачиваю на улицу Правды. Прохожу мимо керосиновой лавки. Двери её распахнуты. Там уже толпятся покупатели с разномастной посудой для керосина и на всю округу разливается его резкий запах. В городе ещё нет газа. Многие готовят на керосинках. Приближаюсь к угловому зданию городской прокуратуры (угол улиц Правды и Першутова). Иногда сюда приношу судебные бумаги. Секретарём здесь работает Зинаида Георгиевна Никитина, мама писателя Сергея Константиновича Никитина. Скромная, спокойная, худенькая старушка. Зимой и летом кутает плечи в тёплый вязаный платок. Но она не просто секретарь, а как бы, хозяйка этого дома. На её долю выпадали проблемы с поведением одного из шефов, любившего выпить. Ей приходилось оберегать и спасать честь и достоинство прокуратуры в трудных обстоятельствах. Позднее секретарём была Вешнякова Вера, полная, приятная брюнетка с гладкими чёрными волосами на прямой пробор, с яркими глазами цвета спелой владимирской вишни. Однажды, придя в прокуратуру по какому-то делу, я застала там переполох. Все бегали, что-то восклицали, куда-то звонили. Туда же прибежали два милиционера. Оказывается, у Веры украли добротную пуховую шаль прямо из прокурорской приёмной. Лихого вора так и не нашли.

Свернув за угол, приближаюсь к зданию суда. Он располагается в старом двухэтажном каменном купеческом особняке. Фасад его смотрит на Клязьму с деревянным мостом в Заречную Слободку. С торцовой стороны возвышается красная обезглавленная колокольня церкви Преображения Господня. У входа в суд - разрушенные каменные ступени. Двор, захламлённый дровами, битым кирпичом, порос крапивой, чистотелом, одуванчиком.

Маргарита Лосевская.

В материале использованы иллюстртивные фото.

Продолжение следует.